Азиат
По Закаспийской области
I

Текинец. – Земледелие и скотоводство. – Орошение. – Лошади. – Верблюды. – Собаки.

Известно, что всякое племя, прежде чем перейти в своем развитии к культуре хотя бы самого примитивного земледелия, занимается «охотой и рыбной ловлей». Если рыбная ловля не может иметь места почти в безводной пустыне, каковой, на большем своем протяжении, является Закаспийская область, то нельзя того же сказать про охоту. Множество всякого зверя и птицы способно было бы если и не совершенно прокормить небольшое туземное население области, то быть главным тому подспорьем. Но распространенной охоты – промысла, мы здесь, однако, не увидим.

Вероятно, текинцы давным-давно уже отбыли эту примитивную стадию развития… Текинец по преимуществу – земледелец и скотовод. Несмотря ни на какой жар, вы постоянно видите согбенную фигуру «алламанщика», который, сидя на корточках в узенькой полоске клевера, аккуратно подрезывает коротким серпом яркую зелень и связывает ее в небольшие пучочки; вы видите, как, в тот же палящий зной, тот же «алламанщик», вооружившись лопатой, запруживает и распруживает свои крохотные плотинки по родному, почти священному для него, арыку; как, сидя верхом иногда золотистом аргамаке или огненно-рыжем туркмене, рысью и галопом кружит по концентрически разложенным снопам ячменя, а другой текинец, тут же, лопатой отвивает обмолоченное всадником зерно; вы увидите, как привязав к коню на постромкам небольшую доску с гвоздем, текинец, опершись на нее ногой, обрабатывает свой «танав» земли…

Что говорить, способы довольно примитивные, но урожай сам 30, сам 50, и небольшой клочок отведенной текинцу земли не вызывают пока здесь надобности в применении более сложных манипуляций сельскохозяйственной техники… Но если примитивны способы обработки, то нельзя сказать того же об орошении… Оно возведено здесь на степень высокого совершенства. Как известно, текинцы делят между собою не земля (в аулах развить общинное землевладение, вполне аналогичное с нашей деревней – с ее скидками, накидками участков и общественным переделом земли), а делят воду. Первой здесь слишком достаточно, чтобы относиться к ней небрежно. На дожди здесь рассчитывать, конечно, нельзя – они бывают не ежегодно. Мургаб, Теджень и горные источники – суть единственные оросители области, и ни одна их капля не пропадает непроизводительно.

Разделение на нескончаемы лабиринты больших, малых арыков и оросительных канавок, они не вливаются ни в какие водоемы, а все без остатка поглощаются площадью возделываемых текинских полей. При проведении этих арыков единственным нивелирующим и контролирующим инструментом производства – лопата с металлическим наконечником, а научной литературой для справок – вековые предания и вековой опыт, обратившийся в какой то безошибочный инстинкт. Это инстинкт птицы, летящей без компаса, но часто ориентирующейся правильнее современного броненосца, снабженного всеми научными усовершенствованиями. Но если арыки и управляющие их струей плотины (бент) Мервского оазиса могут заставить задуматься над собой всякого современного инженера (если он вместо служителя науки и искусства не обратился в неисправимого хлыща, благодаря иногда огромным суммам получаемого им содержания), то что сказать о подземных арыках – кырызах Ахал-Текинского оазиса, арыках, нивелирующихся и проводимых под землею, иногда на глубине 20-30 сажень без всяких инструментов, кроме скребка и бадьи на веревке!.. Подземная галерея, иногда в несколько верст длинною, соединенная с поверхностью земли рядом колодцев, перехватывает подпочвенную воду и постепенно выводит ее на поверхность, благодаря уклонению местности от хребта Копет-Дага, в котором отыскивают подземную влагу в сторону оазиса, для которого предназначено орошение.

Такие работы аналогичны с работами каторги, но делаются людьми не подневольными, а свободными сынами степей…

Так или иначе, а приходится сознаваться, что «свирепые аламанщики» занимались не одними алламанами до нашего к ним прихода…

На орошенной в одинаковой мере, как водою, так и трудовым потом земле, текинец высевает преимущественно пшеницу, ячмень и клевер. Первая заменяет рожь, последние идут в корм лошадям и скоту.

Разведение плодовых деревьев (преимущественно абрикосовых), шелковичного червя (тутового дерева), хлопка, арбузных и дынных бахчей и виноградников, служит серьезным подспорьем земледелию.

Чтобы оценить здешнее скотоводство, стоит только взглянуть вокруг себя: вы повсюду увидите тысячи пасущихся без призора одногорбых верблюдов… Их так много., сто в среднем на каждого текинца, вероятно, придется не менее десятка. Высокие, поджарые, с большими выразительными черными глазами, они привлекают к себе своей стройностью; напрасно вы будете искать в их контурах пресловутого безобразия; здесь, в пустыне, они не безобразны, но напротив, своеобразно красивы, красивы до того, что от иного типичного представителя, с твердой, легкой поступью и с высоко поднятой гордой головой – трудно бывает оторваться…

Каково здесь коневодство, вы поймете скоро, наблюдая встречных всадников. Высокие сухие жеребцы и кобылы, с лебединой шеей, с маленькой, красивой мордой, приводят то и дело вас в изумление своею породистостью; хотя бы одна низкорослая, худая кляченка, с поникшей головой, к которым мы так привыкли в пределах нашего отечества и которую встретим не только у мужика, но и в экономии любого богатого помещика. Пешеходов незаметно; даже текинская баба норовит засесть не сановитого туркменского коня.

Коров немного и они низкорослы и некрасивы, с большим загорбком на азиатский манер; да они текинцу и не нужны; явление их здесь скорее случайное.

За то даже осел, местный ишак, имеет здесь вид какой то стройной и грациозной антилопы. Он часто заменяет лошадь, в особенности в пустыне – с караваном верблюдов, и у пастуха – в степи. Все ослики мышиного цвета, с черным ремнем на спине, шерсть их гладкая и короткая, как атлас; уши не велики; таких осликов у каждого текинца найдется несколько.

Не одним земледелием и скотоводством занята текинская семья. Кто видел и знает их великолепные бархатистые, с красивым рисунком ковры, тот поймет, что для текинца доступно и искусство в некоторых его видах. Производством ковров исключительно заняты женщины.

Тип текинца довольно определенный, как физически, так и нравственно.

Ростом текинец высок; он редко ниже 9 вершков. Стройный стан, широкие плечи и грудь, маленькая кисть руки и маленькая нога; лицо с правильными чертами и с хорошим овалом. Блондины с голубыми глазами, совершенно правильно прорезанными, также часты среди текинцев, как и брюнеты с глазами карими. Это совсем не азиатский тип, а скорее тип благородного римлянина, и если бы не огромная папаха и длинный полосатый (всегда черный с красным) халат, то признать в текинце азиата было бы невозможно.

Текинец не болтлив. Говорит отрывисто, но ясно и определенно. Я не замечал, чтобы текинец льстил или заискивал, пред кем бы то ни было. Текинец верит данному слову и никогда не изменяет своему. Он горд, но богобоязнен, хотя и не чужд суеверия. Текинец не жесток, но и не сентиментален; смотрит на вещи, как они есть. Ведет себя всегда чинно и прилично, почти торжественно, но просто и скромно. Текинец чист физически и нравственно; рубаха его всегда белая, халат нигде не изодран; не слышно, несмотря на жару в ватный костюм, специфического потного запаха сырого человека; лексикон ругательных слов его более чем ничтожен, и дальше «шайтана» не разработался; текинец на женщину смотрит по-человечески, не имеет гарема и до брака остается девственным, как и его невеста. Текинец может быть допущен в любое общество, и своим поведением не оскорбить ни чувства приличия и никакого другого. Он любознателен, способен, наблюдателен, предприимчив, понятлив, честен безукоризненно. Текинец не имеет никаких гнусных обособленных обрядов. Религия его проста и понятна. Он с ужасом и отвращением смотрит на обряды персов, когда те, празднуя свой «шаксей-ваксей», в уличной процессии рубят головы отточенными саблями, и богобоязненно преклоняет колена, когда видит молящихся солдат у нашей походной церкви. Рассказывают, что один солдатик спросил при этом текинца, разве он может молиться не по своему обряду, – и получил ответ: «Я знаю, что вы молитесь тому же Богу, что и мы, ибо Бог один… Отчего же и мне не молиться с вашим кази (священник)?»

Если текинское землевладение, как я сказал выше, очень сходно с нашим общинным, то зато у них нет ни кулака, ни мироеда:  ростовщичество, под каким бы то ни было видом, чуждо текинцу и наказывается всеобщим презрением.… Богатый текинцу не берет за ссуду ни расписки, ни процентов, но от человека состоятельного не откажется получить добровольный «пешкеш» (подарок), но только отнюдь не в виде денежных знаков. Из всей области, я знал только дух нищих текинцев, из которых один был идиот, другой – больной старик; да и то один из них собирал милостыню верхом, что дает повод думать, что нищенство здесь крайне ограниченно, как количественно, так и качественно. Нищий, верхом на довольно сносном жеребце, –  для нас вещь, конечно, непонятная, но приятнее видеть одного верхового нищего, чем тысячу пеших.

Текинец не пьет вина, не курит и не жует опиума, зато папироска и чай – для него наслаждение.

Я видел, с какой жалостью, и с каким брезгливым удивлением осматривал текинец русского подвыпившего мастерового, и когда я его спросил, как он думает о покачивающемся перед нами  человечке, текинец с грустью сказал: «Аллах отступился от человека, который обращается сам в скотину». Помолчав, он поправился: «Нет, скотина лучше этого человека» и добавил: «Мне очень стыдно!» и довольно густо покраснел… – Чего же тебе то стыдно? – допытывал я текинца, но в ответ получал только слово – «так» и покачивание головой…

Краснеть «за человека» способен не всякий европеец; этим дай Бог сохранить еще способность краснеть за самих себя! – Подумаешь, странные люди эти «алламанщики» - азиаты! В них понятия чести, чистоты и честности развиты, пожалуй, даже в ущерб европейцу!.. Надо их всех поскорее переделать по-своему, над чем мы, конечно, постараемся и, вероятно, успеем довольно быстро…

Недаром главная задача европейца – «просветить» темного человека и указать ему «образ Божий»…

О том, храбр ли текинец или трус, – говорить не приходится; тому, кто знает историю нашей борьбы в окрестностях Геок-Тепе, свойства его в этом смысле останутся надолго памятны и бесспорны.

Я говорил об осаде Геок-Тепе с текинцем, моим спутником на охотах; ему было во время войны 10 лет. Я спрашивал, помнит ли он что ни будь, боялся ли и видел ли близко русских солдат. Ахметка очень просто рассказал мне, как в Геок-Тепе были убиты все его родные, не исключая «мамаши», и как он с своим братом, который был моложе его, ходили по ночам на вылазки, разделив между собою пополам овечьи ножницы, как оружие против русских штыков и пуль. Ахметка был ранен пулями в шею и в руку, а брат его был убит… Сам он во время последнего штурма чудом успел спастись, бежавши с сестрою в пески, сильно испугавшись взрыва стены, которого никто из текинцев не ожидал.

Когда я спрашивал, отчего же отцы их трусили нападать на русских в открытой степи и тысячи их всадников не могли изрубить какой-нибудь ничтожной роты, Ахметка отвечал:

– Наш за себя не боялся… лошадей стрелять будет… Лошадь – очень нужно… без лошади – яман будет!

Действительно, текинец покидал аул и выезжал в поле на лучшем своем коне, способным, как птица, без корма делать в день сотни верст. Потерять такую лошадь для текинца стоило дороже жизни; самого его мог заменить в случае смерти какой-нибудь меньшой брат, а лошадь во время войны заменить гораздо труднее, а такою же и немыслимо… И вот почему текинцы, пешком – под Геок-Тепе, с ножницами и кривыми сабельками – на вылазках, вырезывали целые батальоны, а верхом – рассыпались по полю от первого залпа какой-нибудь полуроты, и наши рекогносцировки выходили всегда блестящими.

Я купил однажды в Мервском оазисе лучшего туркменского жеребца, которого только можно было себе представить и отыскать, заплативши за него 350 рублей. Старик-текинец, продавший мне коня, говорил, что он отдает мне лошадь совсем даром, что она ему теперь не нужна, а за отца этой лошади, в которого был вылит сын, во время войны ему один казак давал на наши деньги тысячу рублей и 20 верблюдов, но он ее не продал, потому что во время войны такой лошади нельзя купить и продать ни за какие деньги… Конечно, такой всадник боялся русской пули: его лошадь ему была так же дорога, как и та семья, которую он защищал.

Лошадь текинца вынослива, красива и умна, как и ее хозяин. К сожалению, кровный туркмен не переносит нашего климата и едва ли может выжить в России. По крайней мере, мою лошадь постигла жалкая участь: я препроводил ее в Россию на пароходе к одному знакомому, уступивши за ту же цену, за что купил. Знакомый подарил ее в Петербург, покойному генералу Ш-ву. От генерала Ш. лошадь удостоилась попасть в тот же год на Императорские конюшни, в отделение верховых лошадей Наследника Цесаревича, где, постояв недолго в близком соседстве с «Серко» Пешкова, скончалась от воспаления легких, не прожив в России полного года. Служащий в отделении конюшни, лейбказак, урядник, показал мне только пустое стойло и в ярких красках обрисовал нрав покойного…. По его мнению, по красоте и уму это была лучшая лошадь: когда ее ковали, она сама подавала ногу, а барьеры брала такие и так легко, что присутствующие только ахали. Быть может, в ее быстрой смерти играла роль и «тоска по родине», от которой не избавляет никакая обстановка, как человека, так и животного.

Текинцы очень внимательно и заботливо относятся к своим лошадям, но конечно, уже не дорожат ими теперь так, как прежде. Чистая туркменская порода, безусловно, выродится очень быстро. Если и раньше случалось встречать часто помеси туркменской лошади с персидскими, афганскими и бухарскими, то это еще не могло дурно сказаться на кровях туркмена, так как между всеми тремя типами можно встретить великолепные экземпляры, и говоря вообще, дурных лошадей между ними нет; но теперь, при нежелании текинца поддерживать «боевую» породу, и с появлением в области различных «степнячков», конных казачьих полков и батарей прогресс пойдет быстрыми шагами и бесповоротно, если правительство или частная предприимчивость не придут на помощь этому, как мне кажется, весьма важному и неотложному вопросу. Еще несколько лет – и тип исчезнет навсегда, если не останется случайно в конюшне какого-нибудь любителя-хана.

Мне известно, что только строитель дороги, генерал Анненков, от проницательного взгляда которого не ускользала ни одна отрасль местной производительности, обратил свое внимание и на этот вопрос и с свойственной ему предприимчивостью, быстро организовал у себя обширную конюшню, для которой, не останавливаясь перед огромными расходами, выписал из Парижа жеребца-производителя (английский скаковой, сын знаменитого на дерби – Доллара). Но с отъездом генерала из области, попытки его возобновить (и улучшить, в чем можно) породу текинской лошади, вероятно, заглохли на долгое время, если не навсегда.

Текинцы кутают своих лошадей с головой  в войлочные попоны от солнечных лучей и от укусов насекомых, вследствие чего пасущиеся лошади их напоминают погребальные и траурные процессии. Конный текинец всегда имеет при себе колышек и волосяной аркан, которым привязывает лошадь за бабку задней ноги, а колышек с другим концом аркана втыкает в землю. Конечно, благодаря тому, что в пустыне не всегда найдется к чему бы привязать лошадь, колышек необходим, но привязывать за бабку часто влечет за собой вывих сустава, опухоль и потертость, с чем примириться трудно, несмотря на вековой опыт и на то, что за повод к колышку нельзя, так как лошадь, действуя головой вертикально, легко может освободиться от привязи. Текинцы сами сознают неудобство этого способа, однако всегда его применяют.

Текинец – кавалерист от рождения. Его природная посадка на лошади свободна и своеобразна, но она, конечно, не наша кавалерийская, по всем правилам манежного искусства, и не казачья, с поднятием на стременах и с подушкой на ленчике, а нечто среднее. У седла текинца нет подушки: оно покрыто ковриком и имеет лишь одну переднюю луку. Стремена широки и привязаны коротко. Текинская лошадь хотя и способна на крупную рысь, но текинец редко пользуется этим аллюром, а предпочитает галоп и проезд, очень близкий к Мюратовскому искусственному (пара ног рысью, а пара в галоп).

Смешно было бы услышать, что текинец плохой наездник, однако, от «специалиста» вы это услышите. Я был свидетелем, как «начальство» хвалило офицера, заведующего конной текинской милицией после осмотра следующей фразой:

–       Вам удалось, г. ротмистр, из этих обезьян сделать сносных наездников; благодарю!

Вот уже именно «не стоит благодарности за такие малости». Но с другой стороны,  конечно, посадка юнкера кавалерийского училища – вещь великая, и с ней надо ознакомится и текинцу, чтобы сделаться наездником… Бедные обезьяны! – повторяю я слова начальства, не обращаясь, впрочем, к текинской милиции…

К постоянным свойствам текинской лошади должно быть отнесено ее послушание и смирный нрав. Лошадь весьма быстро поддается всякой выездке, идет сразу под дамское седло и терпит первый мундштук даже в неумелых руках. Бродячие цирки, приезжавшие в область без лошадей, в 3-4 дня подготавливали их здесь к представлению и научивали всяким штукам и фокусам.

Масть текинской лошади преимущественно рыжая с белыми отметинами на ногах, хотя часто встречаются и другие масти. Средний рост – выше 4-х и даже 5-ти вершков.

Богатые персияне, которых очень много по городам  в области (преимущественно торговцы), также любители лошадей. Часто случалось видеть, что перс не разлучается с любимым жеребенком даже сидя в лавке, и играет с ним, как с собакой, разукрасивши его всевозможными погремушками и амулетами. Персидская лошадь гораздо ниже текинской; редко достигает роста даже 3-х вершков; она имеет иные стати и весьма схожа с арабскою; гораздо строже горячее текинской, но зато и не так вынослива и не так типична. Масть золотистая и темно-серая; других мастей не встречал. Перс – всадник красивее текинца: посадка его и выездка лошади достигают высшей школы; здесь спасовал бы сам юнкер кавалерийского училища. Посадка перса безукоризненна и близка, если не тождественна, с нашей манежной. Перс наравне с галопом признает и рысь, к которой так редко прибегает текинец.

Афганская лошадь занимает среднее место между туркменом и лошадью персидской, т.е. напоминает и ту и другую; ростом выше персидской; стати ее, однако, ближе к персидской, чем к текинской. Кажется, что наиболее частая масть – гнедая. Она очень сходна с нашей лучшей кавалерийской лошадью – англо-арабом.

Бухарская лошадь небольшая и плотная. Очень часто встречаются прекрасные иноходцы. За некоторых хороший купец-любитель из замоскворечья отвалил бы не одну тысячу; здесь же они совсем недороги. Среди бухарских лошадей очень часто попадаются белые и пегие. Тип хорошо известен по Каразинским иллюстрациям, представляющим замечательно ловко схваченные портреты.

Текинских собак я знаю только две породы – сторожевых и борзых.

Первая – всегда светлой масти, с очень длинной и густой псовиной, – доходят до 4 вершков роста, и очень злобны. Их морды коротки и тупы: уши всегда обрезаны. Эти собаки прекрасные сторожа аулов и стад, и в компании валят кабана и барса, а чикалек грызут, как орехи. Не помню, кто в объявлениях журнала просил указать, где можно достать хороших овчарок. Десятки тысяч этих текинок составляют, так сказать, непочатый угол в этом отношении. Надо думать, что они свободно перенесут наш климат: сложение их слишком могуче, чтобы быть нежными, а псовина предохранит от всяких морозов. Свойства этих собак совершенно аналогичны с овчарками. Одна из этих собак жила у меня в России в одной из северных губерний 3 года и чувствовала себя прекрасно.

Тип текинской борзой известен достаточно, и описывать его я не буду. Достать кровную борзую здесь очень трудно; большинство из них не более, как выборзки, и таких я встречал и в России у псовых охотников, под наименованием текинок. Я не встречал кровных текинских борзых иной масти, как светло-песчаного, которых текинец называют «мелекуш». Видел рыжих и черных, но они всегда были хуже и не так изящны, как «мелекуши», по этому считать их кровными я не могу; и сами текинцы всегда предпочитают песчаного мелекуша черному каракушу, в чем нет сомнения. Я не умею слогом борзятника описать красоту кровного мелекуша, но только скажу, что это тип идеальной изящности и легкости.

Когда мне, после долгих и бесплодных поисков, один мохнатый черный текинец привел из дальнего аула кровную борзую суку, я пришел в изумление. Это была живая стальная статуя, которой не увидать ни на одной картинке.  Имея общий тип английской борзой, она была несравненно нежнее и изящнее, походя и на итальянскую левретку, но опять-таки такую, что редко встретишь в самом изысканном и дорогом будуаре.

Наружность собаки так не гармонировала с наружностью самого текинца, это был такой контраст нежности и грубости, что я заподозрил, что собака краденая. Однако, краденая она или нет, а я с радостью отдал за нее 25 р., выслушав заявление текинца, что он продает собаку исключительно потому, что сука повязалась с простым, недостойным ее кобелем и тем навсегда осквернила чистую свою породу. Действительно, сука разрешилась вскоре несколькими выборзками  всевозможных мастей и оттенков, которых я и раздарил приятелям. Собака моя прекрасно переносила жар и в 40 градусов гоняла шакалов и зайцев, но холода не выносила совсем. Всю зиму и осень она сидела перед камином, уткнув щипец в самые угли; она дрожала в комнате и вызвать ее на двор было невозможно; выйдя на несколько секунд, она стрелой возвращалась обратно. Текинцы всегда кутают их в теплые войлочные попонки, и моя сука имела свое меховое одеяло. При таких нежностях я, конечно, не рискнул взять собаку в Россию: губить ее в нашем климате было бы грешно. Я удостоверяю, что кровный мелекуш не выживет в средней полосе России и дух осенних месяцев. Об охоте с такой борзой в наш сентябрь – смешно и подумать.

О полевых качествах кровной борзой сказать не сумею; неоспорима одна изумительная резвость и нестомчивость, но искать в них особой злобности, конечно, не следует. Она свободно берет зайца, корсака, лисицу, вдвоем – легко справляются и с шакалом, а в стайке способны остановить огромного одинца-кабана, если таковой подвернется в степи; но надо сказать правду, что в подобных случаях борзые впадают в истерический плачь. – Ну, да ведь хороший секач, конечно, пострашнее матерого волка, да и сам мелекуш чуть ли не вдвое поменьше нашего густопсового борзого.

Конечно, нечего добавлять, что у кровного мелекуша лапа в комке, пальчики как у барышни, с отточенными ноготками, прутик как хлыстик, загибающийся на конце в небольшое колечко, шерсть как атлас, и так гладка и коротка, что насквозь видна каждая жилка и каждый мускул, и только уши имеют закинутую назад, золотистую прядь  мягких, как шелк, волос.

Глаза не особенно велики, но как бархатные, карие, что делает мелекуша похожим на блондинку с черными глазами, и если бы не бесконечно длинный и необыкновенно узкий щипец, напоминающий нос «восточного человека», то в мелекуша можно был влюбится самой чистой любовью…

Господа охотники-борзятники! Если из вас у кого-либо имеются «текинки» не светло-песчаного цвета, то не считайте их за кровных текинок. Эти «тазы» может быть и хороши, но во всяком случае им далеко кровного мелекуша… И еще менее рассчитывайте на то, что кровный мелекуш способен работать в нашем поле: он сдохнет от чахотки через неделю, не поймав вам ни одного зайца… Как нельзя в наших лесах разводить колибри, как нельзя иметь в русской охоте текинскую кровную борзую!

Знатоки дела мне могут заметить, откуда это я взял, что кровный борзой текинец непренно должен быть песочного цвета? Уж не сужу ли я так по одной своей собаке?

– Нет, я говорю это после опроса любителей знатоков текинцев, и видел не одну охоту различных ханов в поле. Всякий раз, когда я говорил с ними о кровной борзой, общее слово «тазы» заменялось «мелекушем»,  об иной масти текинец не заговаривал. Видать в Области этих кровных красавиц приходится далеко не часто, и достать их можно только  по случаю: хороший охотник не падок на презренный металл, а у родовитого хана денег и так достаточно.